Мартин Мюррей Обретает Бессмертие, короткий рассказ

[Стеклодув]

Вышел тут у меня с одним человеком спор по поводу торсионных полей. Я-то стою на позиции, что это шаманство от науки... Но вот любопытной стала идея, и родился этот рассказ. Скорее даже зарисовка. О том, что люди предполагают и о том, как всё могло бы обернуться на самом деле...

Мартин Мюррей обретает бессмертие

«For we which now behold
These present days
Have eyes to wonder
But lack tongues to praise»
Уильям Шекспир

Профессор Трисмегист сидит в глубоком кресле, потирает козлиную бородку и мрачно смотрит на приборы.
Левая панель. Пульс, частота дыхание, интенсивность потоотделения… И так далее, и тому подобное. Всё в норме. Состояние Мартина Мюррея удовлетворительно.
Правая панель. Приборы регистрируют излучение во всех мыслимых диапазонах. Электромагнитное поле, инфракрасное и ультрафиолетовое излучения, радиационный фон, звуковые колебания, включая инфра- и ультразвуковые частоты… Даже гравитационное поле. Учтено всё, что только можно учесть. Пока что приборы не регистрируют ничего необычного. Только излучение в инфракрасном диапазоне, означающие присутствие в комнате человека.
Центральная панель. Видеоэкран. Камера находится под потолком, так, чтобы давать обзор всей комнаты. Комната заполнена приборами, датчиками, микрофонами, резервными камерами, которые вряд ли потребуются. Из-за переплетений кабелей не видно пола.
В центре комнаты – койка. На ней полулежит Мартин, оплетённый системой датчиков.
Мартин нервничает, профессор видит это по приборам на левой панели. Но это нормально. Все добровольцы нервничали перед экспериментом.
Профессор вздыхает и кивает Джону – своему ассистенту. Пора приступать.
Это уже третий эксперимент. Предыдущие не дали ничего. Если провалится и этот, финансирование лаборатории остановят. Последний шанс. На этот раз всё должно пройти гладко.
Джон отдаёт несколько указаний младшим помощникам, переключает нужные тумблеры.
На правой панели загораются несколько огоньков, показания приборов меняются, фиксируя излучение во всех диапазонах.
Через секунду показания изменяются показания приборов на левой панели – Мартин испуган. Он чувствует, как что-то начинает меняться. Как он сам начинает меняться.
Изменения становятся видимыми. Мартин постепенно исчезает. Его руки истончаются, льётся кровь. Красные искры вспыхивают на экране яркими искрами, прежде чем исчезнуть. Мартин кричит. Динамики дают возможность услышать ужас, звучащий в этом крике, приборы на левой панели – увидеть.

Они все кричали. Два добровольца, вот уже третий, один за другим. Без семьи, без связей, без работы, без медицинской страховки. И без претензий, как они сами заверили в контрактах. Им просто нужны были деньги. Только один из них интересовался сутью экспериментов, но Трисмегист дал чёткое распоряжение не разглашать информацию больше необходимого. «Исследование торсионных полей и возможностей расширения сознания», так говорили испытуемым. Они думали, что это будут какие-то наркотики или даже исследование их снов. Лучше добровольцам не знать, что им предстоит. Они ведь могли и отказаться от эксперимента. Тогда бы финансирование прикрыли уже давно.
Профессор прикрыл глаза. Почти сразу же экран заполнился ярким светом. Приборы на правой панели зашкалило. Приборы на левой панели перестали регистрировать какие-либо данные. Все камеры выходят из строя.
Мартин исчез. Как и двое до него.

Преобразование человека в чистую энергию. Следующая ступень эволюции. Новый виток прогресса. Бессмертие.
Трисмегист тяжело вздохнул. Долгие исследования, попытки уловить неведомое излучение, жаркие споры с учёными-ретроградами… Они никогда не понимали его…
Наконец, зацепка, нить, ведущая к величайшему открытию, которое только может вообразить себе человек…
Способ преобразовать человека в энергию, в чистое сознание, в личность без тела найден. Он работает, действительно работает. Только вот энергия, едва появившись, утекает неведомо куда. И нет способа отследить её, нет способа связаться с преобразованными… Если они вообще есть, если после преображения человек продолжает существовать, а не исчезает бесследно.
Были проведены два эксперимента. Убиты два человека. Профессор и хотел бы провести предварительные эксперименты на животных, но метод преобразования подходил только для человеческого сознания.
Два эксперимента… И ничего. Люди исчезли. Трисмегист был уверен, что они перешли в иную форму существования, но вот военные, которые финансировали лабораторию, - нет. И как их убедить в обратном, если с преображёнными добровольцами невозможно было связаться? Он-то обещал военным идеальных солдат. Невидимых, в мгновение ока способных перемещаться куда угодно, убивающих прикосновением к разуму врага…
Были испробованы все способы. Изменены все параметры настройки приборов, разная интенсивность воздействия, различные временные интервалы фаз преобразования…
Всё впустую.
Это был третий эксперимент. Если и на этот раз не будет никакого отклика с той стороны, на исследованиях можно будет ставить крест.

Трисмегист скребёт бороду, отвлекаясь от воспоминаний. Бросает взгляд из-под густых бровей на побледневшего Джона.
- Есть хоть что-нибудь? – устало спрашивает профессор, хотя уже знает ответ.
Джон кусает губу, пробегает взглядом по приборам, в попытке найти хоть малейшее колебание.
- Нет, профессор. Ничего. Как и всегда.
Трисмегист мрачно кивает. Всё кончено.
- Скажи Марку, чтобы он составил отчёт об эксперименте и послал наверх. Пусть возьмёт прошлый отчёт и заменит имя Роберта Дорема на Мартина Мюррея. Всё равно ничего нового нет. Лабораторию я сам опечатаю.
- Профессор… - Джон бледен, волосы растрёпаны, на его лице – недельная щетина, а глаза красные от лопнувших сосудов, - Это конец?
- Да.
- Что теперь будет?
Профессор Трисмегист усмехается. Торсионные поля – уже прошлое. Но у него есть достаточно идей, которые могут заинтересовать доверчивых людей. Доверчивых и богатых.
- Достань мне свинцовый ящик. И кота. Возьми из приюта, мне нужен здоровый кот.
- Зачем?
Трисмегист нервно смеётся.
- Будем заниматься квантовой механикой.


Мартин не может закрыть глаза. Он не может пошевелить рукой. Он не может даже вздохнуть. У него нет тела, только сознание. И всё же он видит. Видит пустоту вокруг и огни в ней. Море тусклых огней, где каждая искра – это человек. Море тусклых огней далеко от него. Он думает, что они внизу, но низ и верх теперь не имеют для него смысла.
И два огня наверху. Более яркие, более… отчаянные. Мартин знает, что они такие же, как он сам теперь. Он знает многое из того, о чём раньше не мог и помыслить. Чего Мартин не знает, так это что делать ему с новым знанием?
Мартин легко может преодолеть любое расстояние – это вопрос мысли. Но меняется от этого только узор огней вокруг. Он не может ни к чему прикоснуться. Он не может ни с кем поговорить. Он не может даже закричать, ведь у него нет рта. Зато он знает, что эта фраза – «у меня нет рта, но я должен кричать» - принадлежит перу Харлана Эллисона.
Мартин только видит огни и знает то, что не хотел знать.
Мартину становится холодно, но он знает, что это всего лишь его воображение – единственное, что у него есть. И от этого знания ему хочется плакать.
И ещё он знает, что это – навсегда.
Мартин Мюррей обрёл бессмертие.

[Стеклодув]

Сборника нет. Буду выкладывать тут, если интерес не угаснет.

Вот ещё один. Идея довольно банальна, но всё же.

Dungeon

«Что я здесь делаю?» – думал минотавр, тяжело привалившись к двери и опираясь на огромный топор с шипами, из-за которых размахивать им было опасно в первую очередь его владельцу. Дверь не была заперта, но открывать её, а тем более самим выходить из комнаты было решительно невозможно.
«Еды нет, воды нет… Сокровищ – и тех нет… И я ведь ненавижу гоблинов. Видеть не могу их гнилостно-болотные рожи! А теперь сижу с ними в одной Комнате, говорю спокойно…»
- Иди к Ужасному Некроманту, сказал он мне. Это престижно, сказал он мне, - Первый гоблин ворчал, сидя на одном из трёх сундуков, что стояли около стен. Два из них, также как и дверь, заперты не были, и, как и дверь, открыть их было невозможно. В них лежал Шмот.
- А в итоге? – продолжил гоблин, - Сидим здесь, в пустой Комнате и чешем языками! У нас нет ни развлечений, ни хоть какого занятия! – гоблины постоянно ворчали, ругались, бубнили что-то сердито себе под нос. Минотавр, однако, видел, что за всем этим скрывался страх.
- А я вот считаю, - вступил в разговор Второй гоблин, - что Ужасный Некромант такой же пленник. Сидит, значит, в своей Комнате… ну, она, конечно, побольше нашей будет… Сидит, стало быть, в окружении этих его зомби безмозглых, и ни выйти не может, ничего… Так и ждёт, небось, когда смерть за ним придёт. Тем более, что зомби подобным мыслям способствуют…
Гоблины замолчали. Перед каждым возник образ их смерти, а затем останков, забытых всеми в тёмном подземелье, непонятно зачем прорытом, никому не нужном и всеми забытом…
- А меня вот что интересует, - нарушил тягостное молчание Третий гоблин, - Вот мы сколько здесь сидим? Месяца два? – все повернули головы к дальней стене, на которой виднелись многочисленные зарубки. Их оставил шаман гоблинов, давно запихнувший за свой сундук (который ему уступили, как старшему) аляповатый костюм с перьями – униформу Злых Шаманов – и ходивший, как все гоблины, в набедренной повязке. Помимо заклинаний, предназначенных исключительно для изобретательного и разнообразного умерщвления противников или усиления союзников (таких заклятий почему-то было большинство в любой магической школе, да и боги и духи предпочитали награждать своих последователей подобными силами. Иногда шаман думал, кем же были основатели магии, и кто такие боги? Воображение рисовало ему кровожадных маньяков, по горам трупов взобравшихся на небеса), он знал также неведомо где и как добытое заклятье определения времени. Ориентируясь по нему, он узнавал, когда кончаются очередные сутки, и наносил на стену новую зарубку, чтобы не сбиться со счёту, и чтобы другие могли определить, какой сейчас день или хотя бы месяц.
- Около того, - немного неуверенно произнёс Четвёртый гоблин – второй после шамана умнейший гоблин Комнаты. Он умел считать до ста.
- Ну вот, - продолжил Третий гоблин, - Мы здесь уже два месяца, еды нет, пить тоже нечего… А мы не умираем! Более того, даже чувствуем себя сносно. Вот мне и интересно, почему?
- Может, - рискнул предположить Четвёртый гоблин, - это магия Ужасного Некроманта?
- Нет, - отмахнулся от него растянувшийся на сундуке шаман – признанный всеми крупнейший в Комнате специалист по магии и магам, - Он же чародей старой закалки. Ему проще гоблинов в зомби превратить или ещё в какую тварь похуже, чем их же воздухом накормить.
- Тогда, - решился высказать давно мучившую его мысль минотавр, - может, это Ад? Вечная мука в наказание за грехи?
- Не, - подумав, покачал головой шаман, - Дед мой бывал в Аду. Его ещё прадед Ужасного Некроманта, Тёмный Владыка, туда с посланием отправлял. Нету больше Ада… Ну, то есть, Ад, конечно, есть, но никого там уже нет… И демонов нет, и грешников, да и дьявола тоже…
- Как это? – удивлённо спросил минотавр, подавшись даже вперёд, чтобы лучше слышать надтреснутый старческий голос шамана.
- Убили там всех, - мрачно ответил старик, - Везде, дед мне рассказывал, трупы, кровь… И ни одной ценной вещи. Даже Трон из Костей и Огня уволокли…
Минотавр было хотел спросить, кто же мог сотворить такое, но тут за стеной, совсем рядом, раздался взрыв. Подземелье содрогнулось, послышались пронзительные крики гоблинов из соседней Комнаты, с которой минотавр иногда перестукивался, чей-то хрип, а затем – зловещий смех. Потом всё стихло.
- Что это было? – испуганно пискнул Второй гоблин.
- Ужас! – это проснулся дремавший до того на третьем, запертом, сундуке иллитид. Иллитид был стар. Он был древен. Намного старше Ужасного Некроманта, он служил ещё его великому прадеду. Годы не пощадили иллитида. Он давно уже не мог питаться свежими мозгами даже если бы подходящие были в пределах досягаемости, да и подчинить чью-нибудь волю мог только случайно, поскольку был слишком рассеян, чтобы достаточно сконцентрироваться. Иногда он заговаривался, срываясь с неразборчивой скрипучей телепатии на нечленораздельное бульканье и хлюпанье, в которых лишь иногда можно было разобрать отдельные, да и то непонятные слова вроде «п’нглуи» или «Р’льех».
Сейчас старик был страшно возбуждён. Он напрягся, подавшись со своего сундука вперёд. Глаза его, глубоко запавшие в глазницы, сверкали, а щупальца тревожно шевелились. Чтобы подчеркнуть важность своих слов, он поднял вверх неестественно длинный синеватый палец, - Древний Ужас грядёт в нашу Комнату! – словно в подтверждение, грянул второй взрыв, теперь со стороны стены с зарубками, - Я видел его лишь однажды, ещё при Тёмном Владыке, и едва сумел уйти живым. Древний Ужас подобен волне, что прокатывается по подземельям и башням, убивая всех, кто встретится на его пути, - Из-за дверей повеяло могильным холодом, раздались чьи-то стоны и мольбы пощады… А затем – звуки ударов и снова жуткий зловещий смех…
- Он не пощадит никого, - продолжил старик, - и ему нечего противопоставить. Если уж он пришёл в подземелье, то всем его обитателям – смерть! – телепатия иллитида постепенно понизилась до зловещего, почти неслышного шёпота, - У него есть имя, тайное имя, что ведомо немногим посвященным… Приключенцы! – иллитид хотел сказать что-то ещё, но тут дверь, рядом с которой стоял его сундук, отворилась, и внутрь влетел огненный шар, на секунду превративший Комнату в настоящий ад.
Гоблинов, почти испепелённых яростным огнём, раскидало в стороны, ударив о стены. Вряд ли хоть кто-то из них смог пережить удар.
Почти невредимый минотавр, стоявший в другом конце Комнаты, у второй двери, и до которого не докатился огненный вал, смотрел, не в силах пошевелиться, как беспомощно мечется по Комнате ослепший и обожжённый старый иллитид, жалобно хлюпая и взывая к кому-то на своём странном языке.
В комнату ввалились, разевая в безумных оскалах пасти, четыре существа. Существа, хотя внешним видом они походили на людей. Но у людей тне бывает таких жутких, искажённых злобной радостью лиц.
Со смехом один из них, здоровенный детина в полных турнирных доспехах, давно не чищенных, в потёках грязи и засохшей крови, подскочил к иллитиду и вогнал огромный двуручный меч старику в сердце. С последним всхлипом иллитид бесформенной грудой тряпья осел на пол.
Убедившись, что иллитид мёртв, чудовища обернулись к минотавру, оскалив жёлтые зубы.
Минотавр взревел от горя и ярости и замахнулся неудобным топором на убийц, но тут человек в порванной замызганной мантии, с двумя десятками амулетов на шее и с увесистым перстнем на каждом пальце взвизгнул что-то на резком непонятном языке, и минотавр с ужасом обнаружил, что не может пошевелиться.
Скаля зубы, к нему медленно приближался человек с мечом.
- За… что? – с трудом прошептал минотавр, глядя сквозь слёзы в пустые глаза чудовища.
- Экспа!!! – прокричал хриплым пропитым голосом приключенец, отрубая минотавру голову.